трёх метров подъёма, съезжал обратно к речки.
Заметив с лева более пологий подъём с густыми
деревьями, начал пробираться к нему. Поднимался
упираясь в деревья ногами, как по лестнице. Уже
прилично забравшись, наткнулся на дырявое
оцинкованное ведро, застрявшее между стволов.
Не понимая откуда в такой глухомани взялось
ведро, вылез на уступ.
На нём оказалась охотничья землянка, в это время пустая,
зашел в нее и осмотрелся, как только глаза привыкли к
сумеркам. На полке увидел пачку сигарет марки LD,
пол булки сухого хлеба на удивление без плесени, и три
брикета одноразовой лапши. У охотников есть такой
обычай оставлять другим, оставшийся провиант, для меня
который оказался большим подарком. Выкурил тут же
сигарету, взял с собой сухой хлеб, лапша у машины без
кипятка не к чему. Переобулся в старые комнатные тапки
и отправился дальше.
От землянки вдоль склона вела тропинка проделанная в
косогоре, которая заканчивалась на ровной
вершине горы. Пробираясь по дебрям к дороге,
почувствовал резкий неприятный запах, вдруг впереди
меня с треском ломающихся веток, из ямы с
валежником выскочил секач с тремя свиньями,
унося ноги вдоль косогора, видно не раз пуганные
охотниками. Выйдя на дорогу c учётом что от
речки брал левее пошёл по ней в верх, до
знакомой развилки.
Валера напарник радовался сигаретам как дитя,
выкурив подряд две штуки и утолив жажду водой,
довольный откинулся на сидение. До часов двух а может
и больше, не имея часов грызли сухарь, после чего
поделили сигареты и я поднялся к развилке, караулить
помощь. Долгое, нудное ожидание закончилось
появлением сигналящего уазика, оценив ситуацию и
безнадёжное положение вытащить машину, решили
оставить единичку до лучших времён, забрав всё
нужное. Попрощавшись с ней взглядом с утёса я
знал мы за ней не вернёмся.
Пшада
Купил весной подержанную шестёрку, съездил в
посёлок Новый, что за двенадцать километров
от станицы Холмской. Ездить пришлось одному. Валерка
напарник зимой скончался, от остановки сердца.
Узнав в посёлке от местных жителей, что в горах
на переходе к Пшаде, находился старый хутор,
Чёрный аул в километрах двух от него посёлок
Новосадовый. Послевоенная исправительная
колония, дороги туда практически ни какой,
колея по колено, и разрушенные мосты. Шестьдесят
шестые газоны редко в летний сезон пробираются туда
на лебёдках, цепляясь за деревья тросами, вот так
появилась очередная цель.
Съездил к старшей сестре Галине, она
профессионально занимается походами, были они и
на Эльбрусе, договорился с ними пройти этот
переход в семьдесят километров, от посёлка Новый
до Пшады. Они сами собирали снаряжение, я в
нужный день приехал к ним налегке. К моему
удивлению забили всю машину, рюкзаками ещё
какими-то одёжками. Сами еле влезли, ещё племянница
захотела с нами в поход, она тоже часто ходила в поход
с матерью по горам.
Проехали посёлок Новый и еще немного, машину
оставили в хуторе сосновый. Красивое почти
безлюдное место, вековые сосны растут среди
домов, смотровая деревянная площадка над
глубокими обрывами и горная речка, в самом низу
среди громадных валунов. Выгрузив из машины
вещи, посмотрев на природу, начали снаряжаться.
И тут я понял, это будет не праздная прогулка с
любованием природы, когда мне на спину взвалили
рюкзак, выше на пол метра моей головы и весом
килограмм тридцать, после первых километров я
понял, что одел не ту обувь и одежду. Пошёл
мелкий дождик, кожаные плетёные туфли, сразу
промокли с верху, лямки рюкзака через майку
начали натирать кожу под мышками. Дойдя до
перевала Церковный, а это километров пятнадцать
,я уже еле тащил ноги, расставив руки в стороны
как крылья, под мышками уже всё горело. Забрались
на перевал с тремя привалами и стали спускаться
к Чёрному аулу. Затяжной, крутой спуск, вымотал ещё
больше чем подъём.
В ущелье
появились первые жертвы принесённые горам, в
кювете стоял брошенный уазик без колеса, с
оторванной ступицей, дальше остов кого-то
непонятного гусеничного средства передвижения,
брошенного неизвестно в каких годах, и мосты
разрушенные, сгнившие, которые можно пройти
только в брод. Пройдя один из таких мостов, на
крутом небольшом подъёме и сыром как в колодце,
наткнулись на заросший мхом шестьдесят шестой
газон, с гнилыми уже бортами, а вокруг
ободранные тросами от лебёдок деревья.
Место бывшего Чёрного аула по истине жутковатое,
ущелье окружённое чёрными скалами, с кое где
торчащими на макушках соснами и вцепившимися по
обрывам корнями в скалу. Сама порода скалы
чёрная как уголь, проведя по ней рукой ладошка
становится такого же цвета. Встретили одинокого
путешественника, сидевшего под мостом
пережидая дождик. Он посоветовал, что на ночлег
лучше всего остановиться в заброшенном кемпинге,
между Чёрным аулом и Новосадовым в километре
отсюда.
Кемпинг представлял собой завалившиеся и
полуразвалившиеся деревянные домики, выбрав
более менее сохранившейся домик, расположились
на деревянных настилах вдоль обеих стен. На
улице была уже ночь, но я по светлому видел лестницу
ведущую на чердак и решил с фонариком подняться
туда. Окно на чердаке как оказалось потом было
забито фанерой и как только я высунулся в проём,
с писком ко мне ринулась стая летучих мышей,
висевших гирляндами на чердаке. Стоя на лестнице
и опешив от неожиданности, в низу услышал
испуганные вопли, мыши пища и шумя десятками
крыльев пролетели мимо меня, через домик в
дверной проём, Спустившись в низ выслушал пару
упрёков, после чего сестра растёрла мне ноги и
поясницу какой-то согревающей мазью. Мне было
уже всё равно, упав на настил, отключился, а
это была только одна треть пути. Проснулся когда
все уже суетились у костра, варили кашу, кипятили чай.
Скрепя суставами или костями побрёл к роднику,
я чувствовал на спине рюкзак.
Второй день перехода оказался на удивление
легче, видно вошёл в колею. Зашли в Новосадовый
в двух домиках ещё жили люди, мои спутники
купили у них коровьего молока и сели пить за
столик под грушей. Я же не пью молоко, по этому
отправился побродить налегке по развалинам
бывшего исправительного лагеря. На стене
центрального здания ещё сохранился серп и молот
и кусок звезды, вылепленные из раствора,
полуразрушенные бараки, заваленные вышки, за
бараками от бывшей столовой вырытая не так
давно траншея, видно выкопали кабель на цветмет.
В кучах земли у траншеи сплошные лохмотья от
телогреек, пуговицы, кирзовые ботинки с
скрюченными носками и протёртыми до дыр
подошвами, обстановка угнетающая, воздух тяжёлый
и ощущение смрада. Вернувшись стал расспрашивать
местных жителей, но ни чего для себя интересного
не услышав. Про чёрный аул ничего не знают,
поселились здесь после войны, бывшие работники
колонии.
Прошли ещё километров десять, по относительно
хорошей дороге, в сравнение что было до этого и стали
спускаться в урочище к реке Пшаде. Впереди где-то
послышался шум обвала и удар, как будто что то влипло
в грунт, даже земля под ногами вздрогнула. Спустившись
с полкилометра к реке, увидели на той стороне её
высокие отвесные обрывы, глядя на них вверх
кружится голова. И тут поняли что случилось, с одной
из вершин, подмытый дождём сорвался
скальный пласт, в окружности метров шесть и
толщиной с метр, спланировал через реку и
дорогу, что идёт по противоположному берегу,
пласт плашмя влип в метре от неё в землю.
Далее путь наш
был не сладким, пробирались в основном по руслу
реки между валунов и только кое где попадались
короткие отрезки дороги. Ночь застала посреди
леса у реки с мутной водой, цвета глины после
дождей. Выбрали на небольшой возвышенности ровное
место, мои спутники разбили палатку, я наломал
дров, притащил несколько брёвен, развели костёр и
набрали на перекате воды, как будто она там
чище была чем в затоне, да вскипятили чай. Чтобы
не толкаться в палатке ночью, я наломал веток с
пушистыми листьями, наложил их у костра кинув
сверху покрывало выделенное мне. Выпив горячего
чая со скрежетом песка на зубах, и привкусом
глины, съев консервы легли спать.
В полночь проснулся от воя шакалов, поблизости у речки,
костёр почти догорел, расшевелив угли подкинул